За дружбу

– Я всегда за то, чтобы мы узнавали друг друга, – убежден Игорь. – А лучше всего это происходит через культуру и традиции каждого народа. Говорят, что нас поглощает культура тоя, пренебрежительно звучит, когда певца называют тойским. А я считаю, что это наш культурный код! И рано или поздно он будет признан мировым сообществом как нематериальное достояние. Казахский той – это мощный пласт культуры народа и его традиций, так что не стоит его стесняться.

Я вообще за любое искусство, за любые жанры, главное, чтобы они не несли в общество разлад и негатив. Поэтому не люблю стендаперов – слишком много у них нецензурной брани, порой через слово. Для меня же нецензурщина как грязное белье. Да, с любым может случиться, но не стоит демонстрировать это прилюдно.

– Вы легко говорите на казахском. Учили язык специально?

– Ох, к сожалению, это только бытовой язык, хотя пользуюсь им с большим удовольствием и удивляюсь многозначности и тонкости литературного казахского языка. Язык знаю благодаря песням. Много и с удовольствием пою казахские песни и не представляю, как это делать, не понимая смысла. Не могу, как оперные певцы, просто заучивать текст.

Кстати, это самая большая проблема современных вокалистов: они часто не знают, о чем поют, для них важнее показать свой красивый голос. Наверное, поэтому я так и не стал служить в оперном театре.

– А вас туда звали?

– Я сначала получил диплом валторниста, потом учился вокалу. В какой-то момент мой педагог сказал, что замолвил словечко и я могу подойти в отдел кад­ров, устроиться стажером. Не могу сказать, чтобы я прям рвался на сцену, я же и так работал в театре, только в оркестре. Но пошел. По пути разговорился с молодым стажером, спросил про зарплату – и ахнул: она была в два раза меньше, чем та, что я получал в оркестре. А у меня недавно сын родился, мне зарабатывать надо. К тому же у солистов оперного вечные ограничения, надо беречь голос. Так что я развернулся и не пошел в солисты.

Потом еще раз спустя какое-то время приходил в театр. Мне сразу не сказали да, и я был этому рад, потому что в театре нет свободы. Если честно, мне и в оркестре всегда было скучно. Валторна – это аккомпанирующий инструмент, и большую часть времени сидишь считаешь такты, где у тебя пауза, ждешь, когда дирижер махнет и можно будет бумкнуть.

– А что было между первым и вторым подходами в оперный?

– Ой, там была довольно бурная полоса на эстраде. Я попал в группу “Максим Сергеич”, она в начале двухтысячных была неимоверно популярна. Продюсировал ее Айдос САГАТОВ, нашелся спонсор, который хорошо помогал нам.

Хотя после классики рокешник мотать было тяжело. У меня же баритон, а там надо брать верхние ноты. Я к такому верхо­лазанию был не приспособлен и голос рвал в тряпки.

Потом времена поменялись, спонсор ушел, группа распалась, я стал работать с джазовым коллективом саксофонистов “Сакс джем”.

– То есть вы можете и арию, и рэп?

– Я все могу. Вот палец у меня пришит, после того как я его болгаркой отрезал. Я и чинить умею, и делать все руками. Так что я не белоручка. А уж в музыке вообще все могу, даже на волынке играю. Долгое время был единственным исполнителем на этом инструменте в Алматы.

– Нормальные певцы всегда серь­езные. Вы сейчас солист государственного духового оркестра, но то выходите на сцену в образе Остапа Бендера, то загримированным под Сальвадора ДАЛИ…

– Я и Дедом Морозом был, и зайкой, и волком. Могу сыграть все что угодно! Каждый певец в первую очередь артист. Для меня это аксиома.

– Это правда, что у вас в оркестре любят подшутить друг над другом?

– Есть такое. Но в первую очередь мы одна большая семья, и это не пустые слова. Когда у кого-то проблемы, в стороне не остается никто. Недавно у коллеги сгорел дом, так мы всем оркестром приехали завалы разбирать. Все соседи удивлялись, где он так быстро нашел толпу рабочих. А шутки… ну могут поменять ноты у инструментов. Человек начинает играть и понимает, что исполняет не свою партию. Не фальшивит, не поперек, просто не свое.

Для нас, солистов, большая проблема не рассмеяться. Например, я очень легко и неудержимо смеюсь. Так вот на репетиции мы с Береке ЕНГИБАЕВОЙ для прикола пели “Вечную любовь” и в конце на самом прочувствованном моменте заменяли слово “навсегда” на “на хрена”. На концерте поем, доходим до финала… и я по ее глазам вижу, что она изо всех сил старается спеть правильно и не рассмеяться, от этого и я еле сдерживаюсь.

– Говорят, что вы заядлый рыбак. Устаете от звуков?

– О, это очень интересная часть жизни. Причем я никогда не понимал, как можно часами сидеть с удочкой наверху, где ничего не происходит. Самое интересное – погрузиться под воду. Там столько всего любопытного!

Например, я видел, как рак цепляется за хвост карася, а тот изумлен, не поймет, в чем дело. Или был такой случай: судак спокойно замер на месте, что-то жует – и вдруг видит меня. Он от изумления аж рот закрыть забыл, оттуда кусок мяса медленно падает, а сам в панике задом пытается скрыться. Я аж наверх поднялся, чтобы просмеяться.

Причем совсем необязательно отправляться на теплые моря. У нас прекрас­ные озера с чистейшей водой. Я убеж­ден, что надо ценить все свое. Если патриот бьет себя кулаком в грудь, а потом едет за границу отдыхать, значит, его патриотизма хватает только на эти вот движения кулаком.

Один раз меня чуть в воронку не затянуло, чудом выплыл. Под водой нужна хорошая физическая форма, уважение к стихии и ощущение связи с природой. В этом большой кайф.

– Скажите честно, поете, когда принимаете душ?

– Никогда не делаю этого принципиально! Это как-то принижает вокал в моем понимании. Иногда могу себя поймать на том, что готов прочистить горло, попробовать голос, но тут же прекращаю это.

– Вас очень любят дамы. а под балконами о любви пели?

– С дамами все очень просто: тут главное – не врать. Это вообще главное правило для артиста. Кругом столько вранья, если еще и ты не будешь верить в то, что делаешь на сцене…

Под балконами, бывало, пел, но только как нанятый артист. Например, один раз за хороший гонорар надо было спеть. Причем уже и небольшой оркестр стоял, и аппаратура, меня уговорили только просолировать. Пою первый куплет, на первых этажах дамы уже слезу пустили, правда, сама виновница такого выступ­ления почему-то прячется за родителями. Все душевно, и вдруг заказчик выпрыгивает на передний план с огромным букетом роз, кричит: “Прости меня! Я больше не буду!”

Если честно, еле допел до конца – меня просто душил смех от комичности такой ситуации.

Ксения ЕВДОКИМЕНКО, Алматы