Посмертный макияж заказывают при жизни

Мама была еще жива, но дни ее таяли, и дети стали искать специалиста, который поможет. Обратились к россиянам, а те подсказали им, что такой мастер есть и в Алматы. Ирина взялась – не просто накрасила в вечность, а специальными гелями придала щекам утраченную пухлость, уложила волосы. На прощании мама была собой. Это то, для чего работают танатопрактики (раньше их называли некровизажистами) – специалисты, которые готовят тело к погребению.

                                                                            ***

Встречаемся в кофейне. Не потому что побоялись прийти к Ирине на работу. Просто работать ей часто приходится дома у заказчиков, в катафалке.

Слабонервные, готовьтесь! Работа танатопрактика начинается с массажа усопшего, чтобы снять окоченение, вывести из тела все лишнее, привести в порядок лицо. Иначе оно застынет, и исправить асимметрию будет уже нельзя.

Для бальзамации тело нужно вскрыть, иногда пустить специальный раствор по венам. Если просто обколоть формалином – химия не справится. Потом тело моют и дезодорируют (есть недуги, которые сопровождает смрад) любимым парфюмом усопшего или аромамаслами. Нельзя использовать запахи, которые потом человек встречает в жизни, – кофе или лимон, будут ассоциации.

Часто требуется реставрация или даже восстановление лица, головы, рук – травмы, падения, ДТП, криминальный характер смерти оставляют заметные следы. В ход идут пластилин из магазина для творчества, танатовоск и гель, специальная и обычная косметика. По прижизненным фото восстанавливают облик. Делают укладку, красят ногти. Хорошая работа, когда человек кажется умиро­творенно спящим.

– Это трудно и, честно, грязно. Кому-то сложно даже выдержать холод неживого тела – он пронизывает до костей. Запахи меня не смущают, но у меня астма, а формалин едкий. Работаю в очень серь­езной маске, – рассказывает Ирина.

С собой возит три больших чемодана с инструментами и спецсредствами. Закрывается на четыре часа или больше. Работает.

– Правильно это делать на специальном столе, чтобы вода под рукой, все средства дезинфекции. Но чаще приходится на обычном диване. Да, это небезопасно для людей, которые останутся жить в доме: раствор формалина – тяжелый химический состав, пары которого опускаются на пол и еще некоторое время находятся в квартире. Несмотря на то что мы дезинфицируем тело и убранство, опасно и то, что тело просто находится в квартире. Но есть традиции у разных народов, когда покойного нужно дома “покормить”, он должен переночевать, подождать родных, которые едут на похороны, или пока готовят склеп. Некоторые делают сложные конструкции могил, изнутри их выкладывают мрамором – на это нужно время. Тело нужно сохранять, – объясняет Ирина.

Огромной проб­лемой для отрасли называет она отсутствие в Алматы похоронных домов – этичнее и гигиеничнее было бы проводить манипуляции там. Но в аренду под такое дело мало кто согласится дать помещение.

– У нас есть государственные и частные морги, залы прощания при больницах. Но попасть туда частнопрактикующему специалисту, даже при желании родственников, практически невозможно. В этот рынок люди предпочитают не всмат­риваться, не вникать, а столкнувшись, испытывают шок от расценок, от не всегда достойного поведения и качества проделанной работы, – говорит Ирина.

Пара за соседним столиком, бросив на нас осуждающий взгляд, пересаживается. Женщина, которая пришла после них, пьет кофе для вида, спиной слушает. Символично: кого-то тема смерти и погребения пугает, кому-то этот труд кажется ответственным и благородным.

                                                                               ***

Сегодня Ирина Дахим ведет жизнь двойного агента: на первой работе – в престижном вузе, где она преподает физкультуру, – о ее деятельности в ритуальной сфере не знают. За исключением некоторых посвященных и одного студента, с которым встретилась во время организации похорон родственника. Признается, что всегда боялась вот так рассекретиться.

– Может быть, после этого интервью меня уволят. Скажут, что я ненормальная, потому что этим занимаюсь, – улыбается она.

– Как вы попали в эту сферу?

– Шесть лет назад я стала ритуальным агентом – в компании познакомилась с человеком из этой сферы. Признаться, я давно хотела попробовать и попросила посодействовать. Это очень закрытый мир – попасть туда без рекомендаций невозможно. На рынке конкурируют около пяти фирм, которые работают уже лет по двадцать. Мелкие магазины – в них еще можно пробиться, но в агенты (их по городу человек сто), если слова никто не замолвит, нет.

Сначала я была черным агентом – это те, кто приезжает к телу раньше скорой и полиции. Бывает, до 20 конкурентов стоят у двери. Но к заказчику идет тот, кто был первым. Тебя часто не ждут, нужно быть убедительным. Физически это несложно: рабочий инструмент – телефон, офис – машина, ты просто сводишь в одной точке разных специалистов. Но ты 24 часа на связи – выезжаешь в ночь.

Я пришла в ритуальную сферу на момент развода, переезда в съемную квартиру. Мои дети (сыну тогда было девять, дочке – пять) часто оставались одни. Бывший преследовал, я боялась, что опека заберет детей. Хорошо, одни соседи знали, где я работаю, присматривали за малышами. Другие терялись в догадках, где я ночами пропадаю.

Танатопрактикой занимаюсь полтора года. Мы полностью готовим человека к погребению: моем, бальзамируем, одеваем. Иногда, если покойный – мужчина, мне трудно поднять его. Нынешний муж сначала был против ритуальной сферы. Мы встречались, он иногда приезжал ко мне на работу. Был в шоке, когда видел катафалки, венки. Потом начал помогать: таскал гробы, венки, однажды помог одевать покойного. Даже при бальзамировании присутствовал: подал мне инструменты и, бледный, стал отходить к стеночке. Когда все закончилось, сказал: “Я в загс – разводиться”. Привык. Но шутит теперь, что спит рядом со мной с одним открытым глазом.

– Где вы учились?

– Конкуренцию плодить никто не хочет. Пришлось искать курсы в другой стране – ближайшие при новосибирском крематории.

Как у агента, у меня были жесткие случаи, после которых я решила: своих клиентов хочу готовить сама, чтобы прощание было безопасным и красивым. Работая с моргами, часто сталкивалась с тем, что выдавали тела, которые нельзя показывать родственникам: это шокирует, пугает. Хоронили одинокую бабушку, из родных у нее только племянник, живущий в Бельгии. По телефону обговорили детали. Бабушку увезли в морг судебной медицины – у них прайс, а нам хоронить день в день, решили исключить бальзамацию. Но в морге не любят, когда мы уменьшаем их чек. Как назло, в тот год агентам запретили заходить на территорию. По лицу своих помощников я поняла, что там все плохо: тело даже не помыли, грязные торчащие волосы, испачкано все убранство, из носа и рта течет кровь. Теперь, даже если родные не хотят посмертный макияж, я все равно что-то дорабатываю в катафалке.

– У ваших коллег есть выражение “детские гробы – самые тяжелые”…

– Никогда не работала с детьми, передавала адреса (так ритуальщики называют заказы. – Ю. З.). Понимала, что не вынесу этого, не смогу отстраниться. Смерть пожилого человека воспринимается как нечто естественное. Молодых – нет: как ни настраивай себя, все равно сопереживаешь. Но сейчас я готова помочь родителям в такой ситуации – детская смерть всегда неестественна, мои услуги могут понадобиться. И да, обычно ритуальные агенты на детских похоронах не зарабатывают, все по себестоимости. Такая заведенка.

– Мистика присутствует?

– Да. Начиная с того, как тебе работается с человеком. Был случай: все шло не так – в морге мне выдали мокрое тело, испортили дорогую одежду, не всю национальную похоронную атрибутику подвезли. И гроб человеку оказался не по размеру – мал, хотя покойный не был высоким, а потом и могила – даже с корректировкой размера гроб в нее не входил! Родные не удивлялись: сложный был человек.

У меня есть теория: мертвые тебя выбирают, и едешь именно ты. Десятки подтверждений, одно расскажу: хоронили дедулю, меня пригласили как танатопрактика. Там вообще все было необычно: похороны организовывал… медиум. Она у покойного спрашивала, где его похоронить. Он указал координаты – какие-то заросли на старом кладбище на Кок-Тобе, назвал имя бабульки, что там похоронена. Полное совпадение! Да еще и с этой точки на кладбище – вид на город и окна квартиры, где он жил. Время нас очень поджимало, в суматохе этому покойному не надели носки, больше того – мы даже в гроб их положить забыли. Недопустимо, но случилось. Приезжаю домой, а они у меня в рабочем чемодане. Буквально через час – новый вызов, и тоже пожилой мужчина, даже имя такое же. Я поняла: это шанс для нас исправить ошибку и извиниться. Родные вошли в положение и дали мне разрешение положить носки в гроб другому дедуле, чтобы “передал”.

– Вы ведете страничку в соцсетях – на ней то кадры из катафалков, то фото с забегов и спортивных мероприятий. Есть потребность окунуться в мир активных людей после вашей работы?

– Спортивные фото я добавила из-за хейтеров. Хотела рассказать людям о том, что попрощаться с близким можно и красиво, а получила негатив. Но спорт всегда часть моей жизни – когда-то я была в сборной по спортивному ориентированию. Потребности отдохнуть от мертвых нет – они действительно учат нас. А вот от живых я, бывает, устаю.

Юлия ЗЕНГ, фото из архива Ирины ДАХИМ, Алматы